ПИАНИСТ. Он сел устало к пианино и тронул клавиши слегка. Седой, в годах уже мужчина, да одинок наверняка. В помятом клетчатом жакете, в потёртых джинсах с бахромой, и незатейливом берете. А взгляд потухший - никакой.
Но только первые аккорды взметнулись вдруг средь суеты – глаза ожили, профиль гордый возник из грешной пустоты. Пришли в движенье даже плечи, улыбкой озарило рот. И так случалось каждый вечер – из года в год, из года в год.
И гам утих. Прошлась по зале походкой быстрой тишина. И только ноты те звучали… И только ноты те звучали… И была музыка слышна в сердцах и душах тех, кто слушал, кто волшебству тому внимал, кто есть и спорить перестал… В сердцах и душах… В сердцах и душах…
Как будто тихий благовест вдруг пробудил светло, невинно. Привстали где-то даже с мест увидеть кто за пианино. Но свет софитов ослеплял. Лишь только контур силуэта в такт дивной музыке дрожал. Но даже это, даже это держало в напряженьи зал: за инструментом - сам Маэстро. Один, без всякого оркестра такие звуки создавал..
Но вот руки последний взмах, – и нотой «фа» умолкли звуки. Улыбка меркла на устах. А на колени пали руки… И вновь возникла суета, Гам, смех, и лёгкий звон бокалов. Но в душах пела красота… Но в душах пела красота… И от себя не отпускала…