Доброе утро. Когда я был маленьким мальчиком, со мной произошёл случай, который изменил мою жизнь и, собственно, вот почему я сегодня здесь. Этот один момент глубоко повлиял на то, как я думаю об искусстве, дизайне и машиностроении. 0:29 Взглянув назад, мне повезло вырасти в семье любящих и талантливых деятелей искусства в одном из самых великих в мире городов. Мой отец, Джон Феррен, умерший, когда мне было 15, был страстным художником, как и моя мама, Рэй. Он был представителем одной из Нью-Йоркских школ абстрактного экспрессионизма, который вместе с современниками изобрёл современное американское искусство, и внёс вклад в развитие американского духа времени по направлению к модернизму 20 века. Не замечательно ли то, что спустя тысячи лет практики реалистичного искусства современное искусство, говоря сравнительно, всего 15 минут от роду, и уже является повсеместным. Как и со многими другими важными инновациями, эти радикальные идеи не требуют новой технологии, всего лишь свежего мышления и готовности экспериментировать, плюс устойчивости в столкновении с всеобщей критикой и отвержением. В нашем доме искусство было повсюду. Оно было как кислород, вокруг нас и необходимо для жизни. Когда я смотрел, как он рисовал, отец учил меня, что искусство не для декораций, но являлось другим путём передачи идей, и фактически единственным путём, который мог построить мост между мирами знания и интуиции. 1:53 Принимая в учёт это богатое художественное окружение, вы предположите, что я был вынужден пойти по следам семейного дела, но нет. Я последовал путём большинства детей, которые наследственно запрограммированы сводить родителей с ума. У меня не было интереса внедряться в искусство, становиться художником. Что мне нравилось делать — это электроника и механизмы — разбирать их, создавать новые, и заставлять их работать. К счастью, в моей семье были и инженеры и, вместе с моими родителями, они были образцами для меня. Их всех объединяло то, что они работали очень и очень много. Мой дедушка владел и управлял фабрикой кухонных шкафов в Бруклине. По выходным мы ездили вместе на Кортланд-стрит, которая была в Нью-Йорке улицей радио. Там мы исследовали массивную груду излишней электроники, и за пару долларов приносили домой такие сокровища, как бомбовые прицелы и запчасти из первых ламповых компьютеров IBM. Я находил эти объекты полезными и привлекательными. Я узнал о строении механизмов и принципах их работы не в школе, а разбирая и изучая эти фантастически сложные устройства. Я делал это часами каждый день, очевидно, избегая смертельных ударов током. Жизнь была прекрасной. 3:12 Однако, каждое лето, с грустью, механизмы оставлялись, пока мои родители и я путешествовали за границу, изучая историю, искусство и дизайн. Мы посещали великие музеи и исторические здания Европы и среднего Востока, но чтобы поддержать мой растущий интерес к науке и технологиям, они просто оставляли меня в таких местах, как Музей Науки в Лондоне, где я мог часами блуждать сам по себе, изучая историю науки и техники. 3:43 Потом, когда мне было около 9 лет, мы поехали в Рим. И в один жаркий летний день, мы посетили здание в форме барабана, которое снаружи не было особенно интересным. Мой отец объяснил, что это называется Пантеоном, Храмом всех Богов. Это не выглядело снаружи таким особенным, как я и говорил, но когда мы зашли внутрь, я был немедленно поражён тремя вещами: прежде всего, оно было приятно прохладным относительно гнетущей жары снаружи. Оно было темным, единственным источником света было огромное открытое отверстие в крыше. Отец объяснил, что это не просто дыра, это называется окулус, глаз в небеса. И было что-то в этом месте, Я не знаю что, просто почувствовал что-то особенное. Когда мы двинулись к центру помещения, я посмотрел на небо через окулус. Это была первая церковь, в которой я получил неограниченный обзор между Богом и человеком. Но меня волновало, что случится, когда пойдёт дождь? Отец может и называет это окулусом, но фактически, дыра в крыше есть дыра в крыше. Я посмотрел вниз и увидел в полу стоки, вырезанные в каменном