Моя тень словно кипарис. Этот день в тысячу страниц - Улисс. Иллюзия лиц. Люди сгорают за bliss; Сгорает и солнечный диск – огненный лис. И в чреве ущелья лежит человеческий череп, А рядом священник. Знамением вспоротой веры блеснет белизною тот череп Миссионера.
Вереницей, Чередою бездомных псов Мы бредем по костям святых отцов. Наши лица Обрели безразличия остов, И сразу все стало просто – Земли горстью.
Шагреневая кожа, На ладонях терракота... То ли плато, то ли Прокрустово ложе – Человечьи соты. Повсюду некто, Кто-то убитый Гектор Волей прокуратора Понтий Пилата. И что ни Бог здесь – Геката, Что ни слово – то вата. Дикие прерии. Ведь до меня здесь не было времени: Ни в безмятежном племени, Ни в смехе койота, ни в единичном дереве, Ни в загустевшем мареве. И до меня здесь люди не старились. Полуденный сон над обрывом. Скажешь, не надо было тревожить нарывы, Но уже поздно – между жизнью и смертью нет прозы. Вот я бреду, а теперь я брежу, И в этом бреду из костей высекают скрежет Мои персональные бесы. Пока в предсердии пир черной мессы.
Гремучая змея везде, где я, Мучает меня подозрительным беззвучием своим. Вездесущий скорпион, - где я – там он. Ползет по пятам, – где я – он там. Но умирать пока не сезон, Не прорасти надгробным цветам. И мой опаленный поход завершен, Я ни к чему не пришел, Я ни к чему никого не привел. И если пятно на Солнце, то это в небе орел, Но если пятно на сердце, то я ничего не обрел. Опустел одинокий костел. Шорох, стук. И келья моя в сетях паучьих, А сам я словно паук. И жизнь меня ничему не учит. Смерть научит.
Вереницей, Чередою бездомных псов Мы бредем по костям святых отцов (отцов-слепцов). Наши лица Обрели безразличия остов, И сразу все стало просто – Земли горстью.