На тонкой игле, на кончике самом танцуют плясуньи с длинными волосами...
Как бешено скачет разряд по проводам. Стремится яд к губам. И взгляд, что ловит себя, - ему все одно: глаза горят - на дно! И с каждой минутой труднее дышать - то ли серу жгут, то ли палят шерсть. Но стреножен конь, и нельзя бежать - под ногами зыбь, за спиною - степь.
Ночь не позволит. День не отступит. Держит земля. Их танец ждет меня.
На тонкой игле, на кончике самом смеются плясуньи звонкими голосами...
И нервно бьется у ног пыль на тропе. Самурайский клинок в руке. Выбросит флаг на тлен сердце, на пыль, чтоб заалел ковыль. И кружится жуть, и чудится чудь. Но нет, госпожа, - твои карты в игре. И, поверь, я знаю, о чем кричу. Пусть не видел я, но виделось мне.
Ночь не позволит. День не отступит. Держит земля. Их смех зовет меня.
На тонкой игле, на кончике самом рыдают плясуньи. Рыдаем и сами...
Украден вместе с уздой, вместе с седлом скакун вороной. Ездок! - горе тебе посреди дикой степи. Лучше стрела в груди. Води! Но нет, госпожа, - ты всю жизнь на игле. В барной стойке твоей нет пустующих мест. И твоя тюрьма - не тюрьма, но болезнь. За спиною степь, перед взором - лес.