Он был из тех, на ком лежит печать Невыносимо-алого страданья, Кто должен молча проклинать, Когда звучат аккорды мирозданья.
Средь ликов, где прозрачен каждый взгляд, Средь ангелов, поющих светлым хором, И вторящих извечный свой “Свят, свят, свят”, - Он вспыхнул бы пламенным укором.
Нет, в нём сверкал ещё зловещий свет, Как факел он горел на мрачном пире: Где была печаль, и боль, там правды нет, Красота в любви должна быть в мире.
“Ответа - сердцу, сердцу моему!” Молвил он, задыхаясь от страданья, И демоны тогда к нему являлися, Чтоб поведать о тайнах мирозданья.
Он проклял Мир, и вечно одинок, Замкнув в душе глубокие печали, И в песнях их выразить он не мог, Хоть и убедительно они звучали.
И полюбил тогда он в Мире только то, Что замерло в отчаяньи молчанья: Вершины гор, где не дышал никто, Безбрежность волшебства их без названья.
Ночных светил далёких свет, И между них, с их правильным узором, Падение стремительных комет, Провал ночей, пронзённый метеором.
Всё то, что, молча, выносив свой гнёт, Внезапной бурей грянет в миг единый, Как чистый снег заоблачных высот Стремится вниз - губительной лавиной.