Sonnet CXXVII (127): in the old age black, read by Jonathan Keeble
In the old age black was not counted fair, Or if it were, it bore not beauty's name; But now is black beauty's successive heir, And beauty slandered with a bastard shame: For since each hand hath put on Nature's power, Fairing the foul with Art's false borrowed face, Sweet beauty hath no name, no holy bower, But is profaned, if not lives in disgrace. Therefore my mistress' eyes are raven black, Her eyes so suited, and they mourners seem At such who, not born fair, no beauty lack, Sland'ring creation with a false esteem: Yet so they mourn becoming of their woe, That every tongue says beauty should look so.
Прекрасным не считался черный цвет, Когда на свете красоту ценили. Но, видно, изменился белый свет, - Прекрасное подделкой очернили.
С тех пор как все природные цвета Искусно подменяет цвет заемный, Последних прав лишилась красота, Слывет она безродной и бездомной.
Вот почему и волосы и взор Возлюбленной моей чернее ночи, - Как будто носят траурный убор По тем, кто краской красоту порочит.
Но так идет им черная фата, Что красотою стала чернота.