Молиться оконной раме и нимбу фонарного зарева... Бессонницы острое жало мне в грудь ударяет... Откашлялся... И страх одиночества прежнего в душу мне вселится, заново... И выльется время чернилами... Где заполночь шлялся я, В туманностях Андромеды, на кольцах Сатурна подвешенный, На органы и для опытов, себя так хочу раздать... Тупая ворона белая, блестяшкой не очень утешена, А черные, в недоумении, готовы её заклевать... Клюйте, товарищи милые! Сожрите меня хоть заживо! Свежуйте меня, пожалуйста, на гнездах железных ветвей! Одно утешенье... Радует! Собой я наполню каждого! В земле, мое мясо гниющее не будет кормить червей!
My honey perfect drug.
В бессонный час ночной, со стен немых, текли обои... И слякотью, и грязью, под ногами устилались... И в темноте, глаза кошачии светились, щурились от боли... Мурлыкал холодильник, отзываясь на гул безумных мыслей в голове... Зрачки окрас меняли свой. И блики, скользя по коже, будто языком... Желанья пробуждали биться в сладкой дрожи... Драже... Drugs-же... My honey perfect drug... И лица, покрываясь глянцем, гасли... И загорались в пламени, и тлели... Коптили потолок и пели... Кружились в этом дыме, словно в вальсе... С петлей на хрупкой шее... И черно-белый шахматный узор, разлитый на полу, лодью в себе топил ладонью...