Разъедает ненасытно чернильница лист, Распарывая туловище буквам миниатюрным, Внемлет сзади зеркало, что черты лица лис, Изображая сцену смерти, будто миниатюра.
Невзрачно мерцает дух, как осиротелый маяк, Будто бы от него избавились родные черепа, Кто знал, что искариоты силой денут, а я Наведу порчу в бездонную ночь, всё отныне чревато.
Встал со стула, выжив, ибо его ноги извилисты, Сутулясь из-за спинки, словно горб вырос, Мой треснутый трельяж, с тобой скоро свидимся, Сжигая очередной неумелый рукой папирус.
Взор кидает на меня презрительной витриной, Гогочет как распутные девицы в фиалковых нарядах, Не то я в страшном суде, где зритель утрирует, Возлагая вину, пытаясь себя выталкивать, паря там.
Вижу лик радужного безразличия, твердя жги смело, Усмирённый, как бесшумный бриз моря, Затихает в темпе, как штиль ветра, Развеселить его без шуток изволил.
Угасла корысть в комнате унылой, Прошла сквозь меня прозрачным пятном, Время шагать к ней, ты мой мрачный "Линор", Бегу, спотыкаюсь, вот бы вспомнить имя.
Ломая себе конечности, позвоночник, Я парализован, как эмоции Творца, Заиграл Бетховен с Моцартом. Гроза Ударила в яловое темя, в сей вечности позолоченной.
Броский, интенсивный свет слепил хлеще, Будто возжелал плевы барышни Христа, Все раны, как племя, в опарышах места, Верно даришь им кристалл, а ответ судьбы - зловещий!
Бушует чёрт и кот учёный, иезуит, отвянь, У княже Владимира величие заоблачно поднято, После него иначе русалка висит на ветвях, Взмыленная страданием, озабоченна откликом.
Идёт перевоплощение "кота в бегемота", Люцифера в Господа, полудница без хвоста, Площадка театра шире, гадать во веки могут, Горгоне молюсь, дабы заблудиться в её блеске глазах.
Бороться за выход осталось, мгла крой, Холмы накрываются одеялом из звёзд, "Месяц идёт" непрерывно, поэтому шла кровь, С ветками деревьев отрываются деяния грёз.
Неподалёку таится пещера Ласко, Разведу костёр из кривичей, реализую факел, Напоследок, тягучим полотном нарисую знаки, Оставил образ мандражиста, исчезнув куском.
Очнувшись, улицезрел цветом коралла силуэт , Ритуал пройден в честь Эврисфея, как подвиг, Я же фарисей подлый, урожай сею полный, Уже канул Моисей в воду, оставить пора бы след.
Ползу обречённым муравьём, попав в расщелину, Оседаю в безграничности бытия, стремясь наверх, Стены сжимаются, у них конвульсия, без глав прощения Прошу с дырявым карманом, молясь на смерть!
Пол валится пьяницей, обои сдираются кожей, В ссадинах, шрамах тело здания, ноет бурей, Тропинка на ней начисто стирается подошвой, От экстаза поллюции необузданно стонет пуля.
Запустил в висок, в вазу не долетел пепел, Обузой была мотивация абсурда апреля, Снизошла туча над теменем поэта, Будто без сангвинических бабочек тоскует аллея.
Лебединая песнь, ноты летят мимо смерчем, Астматик-жизнь дышит жабрами, он почивший в бозе, Он всё ревниво, завистливо своё имя шепчет, Смертельная статья в дневнике: "Почти что бросил!".
Бренный зал, облезлый люд танцует на костях, Кокетливыми ухмылками сверкают дивно, Желания жрецов прикованы инсультом к гвоздям, А я смел не уверовать зеркальному миру!