У воды, что вдаль несется, в ночь костер горел, А здоровый, рослый парень лом в огне вертел. Жидкость, что комар не любит, лил на этот лом, Чтобы мутный спирт, струился в котелок потом.
Этот спирт давал он, молча, девушке одной, Что лежала без сознанья на земле сырой. А река — Котуй бесилась, почему бы, нет? Бросив, на берег пустынный черный пистолет.
Пистолет в пакете крепком — черный, именной, С рукояткою красивой из кости резной. Парень слышал лай собачий, крики и стрельбу, Он поднял ее и быстро поспешил в тайгу.
Там землянка, как пещера, шкуры в ней лежат, А кругом большие ели, комары жужжат. Он натёр ее всю спиртом, раны все промыл, И большим тулупом теплым с головой укрыл.
А на юг тянулись караваны птиц, И стекали капельки у нее с ресниц. Караваны птиц. Капельки с ресниц.
Ему было двадцать девять, звали все — Иван, Присосался, прицепился к этим он местам. Он геологом когда-то все здесь исходил. А с весны холодной этой, золотишко мыл.
Он один не побоялся лето жить в тайге, Он почти не спал, копался сутками в реке. И песок, и самородки, если все считать, То намыл «рыжья» за лето килограммов пять.
Улетая, покружился серый вертолет, Не успеешь оглянуться, как зима придет. Он хотел уже срываться с этих диких мест, В дальний город пробираться через мох и лес.
Вытирал он капли пота у нее с лица, И решил, пусть будь, что будет, вместе до конца. Вот немного отлежится и в себя придет, А зимой он через сопки в город с ней уйдет.