Четыре ангела мои ко мне слетаются л спорят, какой мне путь предначертать и что вложить в уста для пенья, распределяют по годам минуты радости и горя и чертят график на листе, а в нем — болезни и терпенье. Аллеи Павловска пусты, и я иду по ним неспешно: давно изученный пейзаж и каждый раз неповторимый... В такие светлые часы легко забыть, что все мы грешны. и, может, ангелы грешны и даже метят в серафимы. 2. Но вот один из них сказал: — Ах, господа, какая мука! Остановить его пора, работать трудно на ходу. Другой ответил: — Не спеши, ведь скоро ждет его разлука, а третий робко произнес, что видит и еще беду. Четвертый, самый молодой, на сына моего похожий, сказал и белою рукой коснулся грустного лица: — Он будет часто умирать, чтоб чью-то совесть растревожить, он должен боль и грех познать, чтоб успокаивать сердца. 3. А я не слышал тех речей и брел без цели, наудачу, и от хранителей моих не ждал решительных идей. И смолк негромкий разговор, я их, наверно, озадачил, поскольку плакал без причин, представив Землю и людей. Берегу я, как могу я, и храню и почитаю, как родителей, птицу-Жалость, птицу-Верность, птицу-Горестную Совесть, птицу-Честь... От обиды улетают, от обмана умирают эти преданные Ангелы-хранители. Лишь они на слабых крыльях могут жизнь мою пронесть. А. Дольский