Когда-то у меня было имя, но я не помню, как оно звучит - уже много лет меня никто так не называет. Сколько? Год, два, три? Сто? Тысячу? Это все равно, что считать песчинки на пляже.
Я схожу с ума. Я чувствую, что схожу с ума. Вначале все было иначе - когда я весь мокрый ползал по грязным сточным канавам и дрожал, дрожал под жестоким дождем, я все еще мог вспомнить. Лица, шевеление губ, бормочущих заклинания, чьи-то руки, держащие мои. Мои человеческие руки. Предательство, обман, ложь. Темная фигура отвратительным призраком возвышающаяся над миром. И небеса, плачущие кровавыми слезами.
Меня зовут…
Старайся, старайся лучше. Воспоминания прячутся в гниющих клетках маленького мозга. Но вспомнить невозможно.
Солнце скрылось за холмами. Свежий вечерний бриз, нежно обнимая, доносит аромат влажной почвы и зеленых листьев. Я изо всех сил пытаюсь рассмотреть хоть что-то за пределами сада Норы. Но все расплывается перед моими глазками-бусинками, и мне удается лишь ненадолго сфокусировать взгляд. Время идет. Когда же ты вернешься?
Одинокая бледная луна выплывает из-за облака, купая землю в холодном серебряном свете. Мне вспомнился оборотень, прекрасный зверь. Что с ним стало? Приручили ли его, научили ли слушаться хозяина, превратили ли в домашнее животное?
Две руки нежно снимают меня с подоконника, и я плыву в воздухе, беспомощно суча ногами в поисках твердой опоры. Маленький засохший кусочек чеддера затыкает мне рот.
Чеддер, Стилтон, зеленоватый Рокфор, белый козий сыр… Они тают в твоих пальцах, пачкая их жиром. Я люблю сыр. Это естественно, ведь я крыса.
Ты, наконец, здесь, и я слышу шорох твоей мантии, тихие шаги - ты готовишься ко сну.
Ты позволяешь мне заползти в твою кровать и обнюхать одеяло. Я чувствую мятный запах твоей зубной пасты, когда обнюхиваю твои губы, и ты смеешься - тебе щекотно.
Легкий аромат пота исходит от твоей золотистой кожи - ты опять играл в квиддич. Кисловатый запах подмышек, дорожка мягких шелковистых волос, только начинающих расти под пупком… Невинный, здоровый подросток. Ты любишь свою маленькую крысу, правда?
Я хочу вонзить зубы тебе в плечо, содрать кожу, вгрызться в твою плоть - она, должно быть, сладка, как Святое Причастие или ленивый летний день. Скрывается ли тьма в извилинах твоего мозга, свертывается ли от зеленого яда кровь в твоих венах? Глубоко внутри, - в костях, в запутанной сети мускулов, вен и сухожилий, - там, где бьется пульс, дыхание и жизнь, - растет черное пятно твоей зависти. Верно?
Меня зовут…
Теперь я вспомнил.
Ты похож на меня, Рон, младший сын, верный друг. Мы с тобой - второй сорт, уцененный, подпорченный товар. Мы всегда в тени, приветствия и аплодисменты возбужденной толпы никогда не будут предназначены именно нам. Но мы все же участвуем в этом бесконечном марафоне, мы бежим и бежим, пока не появляется боль под ребрами и сердце не начинает сочиться кровью, но первый приз всегда достается кому-то другому.
Мечтал ли ты когда-нибудь разбудить их среди ночи, своих совершенных, безупречных братьев, чтобы наполнить темноту их криками? Услышать, как они захлебываются собственной кровью, пока хвосты твоего кнута выписывают алфавит боли на их плоти?
Возможно, и нет. Но еще есть время. Время дать им понять, что ты не нуждаешься в их снисходительности. Время оставить мальчика со шрамом и поискать более темных хозяев.
Ты растешь, не так ли? Длинные ноги, запутавшиеся в простынях, веснушки, рыжие волосы, разметавшиеся по подушке - сладкий мальчик, сахарный леденец. Ты вздыхаешь во сне, твой указательный палец нежно ласкает мою маленькую голову, поглаживая сальный мех.
Не бойся призраков, прячущихся в туалете. Не бойся монстров, затаившихся под кроватью. Если мы ляжем и притворимся мертвыми, они не тронут нас до восхода солнца. Ты погружаешься в бархатное черное забвение, и я пододвигаюсь ближе, ища сладкую теплоту в складках твоей пижамы. (...)