Ох, ему и всыпали по первое... По дерьму, спелёнутого, волоком! Праведные суки, брызжа пеною, Обзывали жуликом и Поллоком! Раздавались выкрики и выпады, Ставились искусно многоточия, А в конце, как водится, оргвыводы: Мастерская, договор и прочее...
Он припёр вещички в гололедицу (Все в один упрятал узел драненький) И свалил их в угол, как поленницу, — И холсты, и краски, к подрамники. Томка вмиг слетала за кубанскою, То да се, яичко, два творожничка... Он грамм сто принял, заел колбаскою И сказал, что полежит немножечко.
Выгреб тайно из пальтишка рваного Нембутал, прикопленный заранее... А на кухне теща из Иванова, Ксенья Павловна, вела дознание. За окошком ветер мял акацию, Билось чьё-то сизое исподнее... — А за что ж его? — Да за абстракцию. — Это ж надо! А трезвону подняли!
Он откуда родом? — Он из Рыбинска. — Что рисует? — Всё натуру разную. — Сам еврей? — А что? — Сиди не рыпайся! Вон у Лидки — без ноги да с язвою... Курит много? — В день полпачки \"Севера\". — Лидкин, дьявол, курит вроде некрута, А у них ещё по лавкам семеро... Хорошо живёте? — Лучше некуда!..
— Лидкин, что ни вечер, то с приятелем, Заимела, дура, в доме ворога... Значит, окаянный твой с понятием: В день полпачки \"Севера\" — недорого. Пить-то пьёт? — Как все, под воскресение. — Лидкин пьёт, вся рожа окорябана! ...Помолчали, хрустнуло печение, И, вздохнув, сказала тёща Ксения: — Ладно уж, прокормим окаянного...