Недавно ль всё это случилось, давно ль, Но правил в Севилье всесильный король, Он с роду не ведал любови ничьей И вечно был собственных статуй мрачней. Чуть полночь подходит к стене городской, На площадь выходит угрюмый король. И бродит, и город немеет при нём, Кому до веселья с таким королём.
Но кто там не чтит королевский покой? Чьим струнам не спится под дерзкой рукой? Кто там под окном о любови поёт? – Король поневоле на голос идёт. Он слышит: «Сеньора, Вы страсти моей Не бойтесь – плевать на любых королей! За право допеть серенаду свою Я вместе с гитарой и жизнь Вам дарю!»
О небо!.. Клеймёный судьбой роковой, От зависти чёрной бледнеет король: «Пусть смерть забирает твой дар, трубадур, Гореть вам на пару с гитарой в аду!..»
Сеньора, бедняжка, была чуть жива, В убийце признав самого короля... Закон есть закон, и палач по утру, Простившись с роднёю, спешит ко двору: «Скажи, повелитель, – закон так суров! – Достойна ли мести невинная кровь?» Король отвечает: «Закон есть закон – На нём спокон веку и держится трон; Кто б ни был убийцей, я слово даю – Палач, ты исполнишь работу свою!» Палач поклонился и вышел во двор, И правил как бритву фламандский топор.
А после суда справедливый король Мог сам любоваться своей головой, Ведь острый топор расквитался легко С одною из каменных статуй его. И пир закатили, созвали гостей, И пели, и пили, чертей веселей, Король, как безумный, плясал, хохоча!..