Кафе называлось, как странная птица, - "Фламенго". Оно не хвалилось огнями, оно не шумело. Курило кафе и холодную воду глотало... Была в нем гитара. Взъерошенный парень сидел на малюсенькой сцене. Он был непричёсан, как лес, неуютен, как цепи. Но в звоне гитары серебряно слышались трубы, - с таким торжеством он швырял свои пальцы на струны! Глаза закрывал и покачивался полузабыто... В гитаре была то ночная дорога, то битва, то злая веселость, а то колыбельная песня. Гитара металась В ней слышалось то нетерпенье, то шелест волны, то орлиный рассерженный клекот, зубов холодок и дрожанье плечей оголенных. Задумчивый свет и начало тяжелого ритма... Гитара смеялась! Со мной гитара говорила. Четыре оркестра она бы смогла переспорить... Кафе называлось, как чья-то старинная повесть, - "Фламенго". Все так же дымило кафе и в пространстве витало... А парень окончил играть и погладил гитару. Уже незнакомый, уже от всего отрешенный, - от столика к столику робкой походкой пошел он. Он шел, как идут по стеклу, - осторожно и смутно. И звякали деньги. И он улыбался чему-то. И, всех обойдя, к закопченной стене притулился... Я помню, я помню все время того гитариста! Я чувствую собственной кожей, как медленно-медленно в прокуренном напрочь кафе под названьем "Фламенго" на маленькой сцене я сам коченею от боли. Гитара смеялась! Со мной гитара говорила. Четыре оркестра она бы смогла переспорить... Кафе называлось, как чья-то старинная повесть, - "Фламенго".