Огни притона заманчиво мигали, А джаз Утесова заманчиво гремел. Там за столом мужчины совесть пропивали, А девки честь свою хотят залить вином.
Там за столом сидел красивый парень, Одет он скромно, с надорванной душой. Он был дитя, когда отец его покинул, Оставив жить их с матерью вдвоем.
Ребенок рос, а мать его кормила, Сама не ела - всё сыну берегла, С рукой протянутой на папертях стояла, Порой в лохмотьях и даже без пальто.
Вот вырос сын, с ворами он сознался, Он стал кутить и дома не бывать, Он время проводил в притонах и разврате, И позабыл свою старушку мать.
А мать по сыну плачет и страдает, Болит и стонет надорванная грудь. Она лежит в сыром нетопленом подвале, Не в силах руку за копейкой протянуть.
Вот в двери стук - и двери отворились, Вошел в костюме он и в кожаном пальто. Сказал он тихо, сказал: "Мамаша, здравствуй..." И ничего он больше вымолвить не мог.
"Ах, погоди... Не уходи, останься... Ты пожалей свою старушку мать. Ведь о тебе уже немало слез пролито, Еще немало придется проливать..."
Но он ушел и даже дверью хлопнул, И не сказал ей больше ничего. А мать, рыдая, зарылася в лохмотья, Ей было больно после этого всего.
На утро мать лежала в белом гробе, А к вечеру на кладбище свезли. А сына родного с отчаянными бандитами На утро всех к расстрелу привели.