9. О том, как Лейли и Меджнун полюбили друг друга ("Брачные игры китов", 2016)
И каждый день, едва взойдет заря И солнце, как Юсуфов лик горя, Окаймлено пыланьем светло-синим, Полнеба красит цветом апельсинным,— Лейли подставит золоту чело, Чтобы зарделось нежно и светло. И многие всем сердцем засмотрелись На девственную утреннюю прелесть И, отозвавшись на младой огонь, Ножом себе царапали ладонь.[259] И Кейс бродил, влюбленный и безмолвный, Как зрелый плод, румяным соком полный. Дни шли и шли. И день настал, когда Пришла взаимных вздохов череда. Жилища их любовь опустошила, С мечом в руке над ними суд вершила. И между тем как немы их уста, Уже роились слухи неспроста, И сорвана завеса с детской тайны, И весь базар взволнован чрезвычайно. И как они ни сдержанны, — не смолк Всеобщий пересуд и кривотолк. Ведь и в засохших зернышках нетленный Благоухает мускус для вселенной. Как будто ветер, вея поутру, Приподымал за уголок чадру С чела любви. Они терпели честно: Ведь тайна лишь двоим была известна. Но что терпеть, что пользы им молчать, Когда с запрета сорвана печать? Любой их взгляд красноречивей слова. Найдется ль средство от мученья злого? Путь пламени любовь нашла сама — И вырвалась. И Кейс сошел с ума. Да, он, глядевший на Лейли украдкой, Снедаем был безумной лихорадкой И рядом с ней, и близко от нее — Лишь растравлял отчаянье свое. Ведь сердце — путник над скалистой бездной,— Когда сорвешься — помощь бесполезна. А тот, кто этой доли не знавал, Его Меджнуном странным называл.[260] Да, был он одержим. Не оттого ли Он кличку подтверждал помимо воли? За то, что люди брешут, будто псы, Он был лишен возлюбленной красы. За толки их, насмешками плененных, Похищен был у лани олененок. Лила Лейли бесценный жемчуг слез, И Кейсу плакать горестно пришлось. И он бродил по рынку и вдоль улиц, И все, кто с ним, рыдающим, столкнулись, Что на него дивились и глазели, Что слышали напев его газели,— Все ринулись за ним оравой шумной, Кричали вслед: «Меджнун, Меджнун, безумный!» А он и впрямь с рассвета до звезды Не признавал ни сбруи, ни узды. Он будто гнал осла над черной кручен. Но из-под ног ушел песок горючий, Посыпался непрочный тот карниз, И сорвался осел с поклажей вниз. Он, как свечи слабеющий огарок, Ненужный днем, и ночью был не ярок. И что ни утро он спешил босой, Чтоб повстречаться с милою красой. Простоволосый, он бежал в пустыню, Чтоб увидать любимую святыню. Он шел, чтобы к шатру ее прильнуть. И долог был его обратный путь. Быстрее ветра он спешил туда,— Назад он плелся будто сквозь года. К ней он летел на сотне крыл летучих, Назад — дорога в терниях колючих. К ней — водопада пенистый полет, Назад — ползущий по ущельям лед. Он не боялся волдырей и ссадин, Летел, как будто несся вихорь сзади. Как на коне летел, не чуя ног, А шел назад — разбит и одинок. И будь судьба к нему благоприятна, Он не пришел бы никогда обратно!