Как это здорово – чувствовать себя говорящим трупом С легкими, залитыми кислотой. Таким себе полусгнившим фруктом С бирочкой на руке "девяносто седьмой". Как это замечательно, Господи, быть далеким от истин, Пробуя, чья ложь вкуснее – твоя, моя, Как это прекрасно – не быть зависимым От денег, подачек и всякого там тряпья, Поскольку мертвый – беспрецедентный и абсолютный. А хотелось быть девочкой поуютней, Такой, чтоб ничего особенно не хотелось, Ни о чем не страдалось, не пелось – В принципе, все-то почти что сходится – Трупу действительно ничего не хочется, Не почти, не немножко, а абсолютно и так буквально. Грустненько как-то, но не фатально. Конечно, Боженька, мерзко так о себе-то, Особенно, когда можешь быть прекрасным поэтом, О вечной любви все эти сопли множить, А мне, как живому трупу, хочется окончательно сдохнуть и никого не тревожить. Я понимаю, все понимаю, Господи, дескать глупо Лет в восемнадцать ходить таким милым трупом, С такими глазами, с такой оголенной шеей, Чтоб все слюни глотали, но позволяли себе подешевле. Господи, знаю, все это знаю, милый. Почему ж моя исповедь не приводит меня в могилу, Почему не могу я никак заглохнуть, Как двигатель "Maybach" – перегреться и лопнуть? Почему не могу я? Может, Боже, скучаешь? Гадаешь, за трупом смотреть интересней? Милый мой Боже, я не печалюсь, Если тебе это вправду весело. Трупу вообще ведь печалиться не положено, А во мне ее ой как много заложено, Как тонны взрывчатки втиснута заживо Эта печаль. Да ну что ж за лажа-то? Господи, ты не смотри, что я юная: Моя юность вечно ходит угрюмая, Никому не дает себя даже трогать, А нет – так вонзает под ребра коготь. Забавная юность моя (как трупа) – Серьезна – до жути, как шутка – глупо.
II
Я сыта по горло своим абсурдом. И не будь ты, Боже, моим демиургом, Скептично похлопала бы в ладоши, Мол: "Отлично, спектакль хороший". Зачем мне все это, Боже, зачем мне? Я подхожу все ближе и ближе, Чтоб стать интересным известным всем же Героем-ублюдком из новых книжек, Восклицающим трупно: "Мне все не нравится! Когда же вы, черти, все напрочь сгинете? Когда вы меня наконец оставите, Когда, наконец, вы меня покинете?" Теперь же, Боже, давай о насущном: В насущном насущного нет – столько секса Нахального, дерзкого и вопиющего, Что даже трупу никак не деться. Не ведусь что-то, Господи, я на ласки: Надеюсь, что это признак кончины, И будет все будто бы в старой сказке – Домру налегке, без всякой причины. А вообще, милый Боже, было бы круто Таскаться по свету Иванушкой-дурачком, Слать всем приветы, ну а под утро Лежать у кого-то под коньячком. Мерзостно, Господи? Знаю, мерзко. Откуда же я набралась-то абсурда Такого, ты спросишь? Скажи: ну не сердце, А будто бы свалка, как будто урна. А я даже радуюсь, что хоть так: Есть в чем безропотно ковыряться, Причитая, как старый-престарый дурак, И что раньше лучше жилось притворяться. Господи, Господи, я же труп: Поверь же, что мне ничего не хочется – Это люди об этом так часто врут, Страдая в печали от одиночества. Я же, Господь, ну никак не вру: Я человек-то теперь едва ли, И потому никого не люблю, А всех отрицаю и посылаю. Вот и вся исповедь, а делов-то; Я не стану искать все первопричины, Но похвалю себя за сноровку – Даже труп я сильнее любого мужчины.