с которыми я вместе жил и лечился в санатории областного совета профсоюзов в 110 км. от Москвы
Все завидовали мне: «Эко денег!» Был загадкой я для старцев и стариц, Говорили про меня: «Академик!» Говорили: «Генерал-иностранец!» О, бессониц и снотворных отрава! Может статься, это вы виноваты, Что привиделась мне вздорная слава В полумраке санаторной палаты? А недуг со мной хитрил поминутно: То терзал, то отпускал на поруки. И все было мне так странно и трудно, А труднее всего – были звуки. Доминошники стучали в запале, Привалившись к покарябанной пальме, Старцы в чесанках с галошами спали Прямо в холле, как в общественной спальне. Я неслышно проходил: «Англичанин!» Я козла не забивал: «Академик!» И звонки мои в Москву обличали: «Эко денег у него, эко денег!» И казалось мне, что вздор этот вечен, Неподвижен, словно солнце в зените… И когда я говорил: «Добрый вечер!», Отвечали старики: «Извините». И кивали, как глухие глухому, Улыбались не губами, а краем: «Мы, мол, вовсе не хотим по-плохому, Но как надо, извините, не знаем…» Я твердил им в их мохнатые уши, В перекурах за сортирною дверью: «Я такой же, как и вы, только хуже!» И поддакивали старцы, не веря. И в кино я не ходил: «Ясно немец!» И на танцах не бывал: «Академик!» И в палатке я купил чай и перец: «Эко денег у него, эко денег!» Ну, и ладно, и не надо о славе… Смерть подарит нам бубенчики славы! А живем мы в этом мире послами Не имеющей названья державы…