И работу без сна и странствия я на сердце с лихвой грузил, опьяняли меня пространства и простые слова Руси. Но сомненье в строфу попало, и была эта песнь тиха, бескорыстья для чести мало, а фантазии – для стиха. Строки песен в иные дали совесть тягостную вели. Муза ходит, а не летает по дорогам моей земли. Я познал фанатизма шоры, бездорожье и грязь в пути, вырос я из такого сора, где стихи не могли расти. И горючие песни наши мне плеснули стыдом в лицо среди сверстников, поминавших за убогим столом отцов. У последнего поколенья, понимающего о войне, есть неспешные озаренья в завоёванной тишине. И не ждали мы вдохновенья, не сжигали корявых строф, и всегда было вдоволь гениев, мало истинных мастеров. Уходили порой безвременно, не сочтя ни друзей, ни страниц, а Россия опять беременна сочинителем небылиц. Принимать бы, что дарит время нам, понимать бы, чего мы ждём, а Россия всегда беременна или поэтом, или вождём.