В соседнем дворе ломали дом. Трёхэтажный простой дом конца 19 века. Обнесли забором, Пригнали взвод помятой строительной техники… 30 лет я смотрел на него из окна, Он стал настолько привычной частью того, что всегда меня окружало, Что когда его стали ломать, Я испытал горькое чувство, почти отчаяния… Жильцы давно покинули дом. Последние годы в нём находился ГРЭП. Большая часть его пустовала. Окна никто не мыл. Хотя снаружи он всё ещё выглядел основательно и элегантно…
Полдня я смотрел на вялых рабочих, как на вражеских солдат. Но потом здравомыслие взяло верх - Времени безразличны тонкие наши ландшафты… Оно слизывает их в одно мгновение. Слижет меня, и этих несчастных трудяг, Как слизало с лица Земли скифов, сарматов, ацтеков. И могил наших не сохранится… И, что за глупость – с чего я взял, что это МОЙ дом? Потом я уехал из города.
Когда я вернулся, дом уже наполовину снесли. Был ясный, холодный день. Воскресенье. Завтра, или дня через два – они кончат работу. Всю свою жизнь, почти каждый день я ходил мимо, но ни разу в нём не был… А теперь я видел дом внутри – его развороченные этажи, Двери, ведущие в пустоту, Фотограммы обрушенных лестниц… Я залез в него. В одной из комнат, На остатках стены - свисающие обои, под ними ещё одни, Слой за слоем - газеты, обои, газеты… Я потянул за край: Вот, кто-то провёл здесь неровно кистью, Лет 70 назад. Кем был этот человек? Откуда пришёл? Где окончил свой путь?
В этом доме жил Миша. До середины 90-х, наверное. В юности мы уже мало общались – ровесники из двора, В основном на ходу: «Здорово!» «Привет!» «Как дела?» «Хорошо!» «Ну, давай, пока!».
Однажды, Я прогуливал школу, И на Апакова пил разливное пиво. Встретил Мишу, Угостил его. Мы сели в сквере, жмурясь на мартовском солнце, И, слово, за слово, впервые разговорились - за 15 лет, что знали друг друга. Мы быстро нашли общие темы - Он много читал, Увлекался археологией, И собирался поступать на истфак МГУ.
Его семья жила здесь с 1899-го – почти с момента постройки. Прадед работал в находившемся рядом сиротском приюте, А после революции, и до самой смерти в 57-м – дворником в элитной «сталинке», Возведённой на месте приюта. Дедушка Миши учился в Горной академии, И отсюда ушёл на войну. И это он, когда вернулся, посадил яблони (одна и сейчас на месте). Мама работала в трамвайном депо, И была очень строгой. А отца своего он никогда не видел…
Это я вспомнил, стоя в полуразрушенном Мишином доме, Рассеяно глядя на ржавые гвозди, с обрывками светлой материи… Тогда мы с ним начали с глупых шуток под пиво, И закончили ими же. Допили пиво и разошлись… И всё так же случайно встречались, то в магазине, То у метро, то во дворе. Реже и реже. Здоровались на ходу, улыбаясь, И дальше бежали, Вечно опаздывая к поездам наших судеб. А где он теперь? Я и фамилию Мишину не знал. Жив-здоров? Эмигрировал? Спился? Погиб на первой чеченской войне? Бросил историю и занялся бизнесом? А где теперь я?
Сквозь грязное, треснувшее стекло, вижу старую яблоню и строительный мусор… Вылез, стряхнул с рукавов белую пыль. Не оборачиваясь, пошёл прочь. Я был свободен, Но только на Время… Потому что повсюду, Как радиация - Его тихие волны-убийцы.