Очнулся на кухне, с кошмаром остался один; мебель движется, смотрит окно и за шторами прячется что-то ужасно большое, сжимаются стены, урча, потолок опускается медленно к полу, когда прорывается острый звонок, и он тянется, тянется, тянется, тян… он страшнее всего, он страшнее сейчас, и…
Я режу себя и мои отраженья визжат. Постылые рыла страдают при виде ножа. Глядят зеркала ненасытно глазами светясь. Они все животные, я... грязь.
И тикает, тикает, тикает, тикает время, следящее за мостовой, за окном — бесконечные линии шин и летящие по ветру клочья бумаги; бессонница комнаты гулкая дружит с рождения самого близко с тобой, и с рождения самого пьёт неустанно твои растворённые в комнате страхи. Когда-нибудь снились тебе не кошмары, скажи? Не поверю, что может иначе быть с кем-то, кошмары — единственный вид миражей, отражающих то, что случится, отборные ужасы; но, просыпаясь в объятьях квартир, переходов и тачек, ты чувствуешь нечто намного страшней: кто-то тихо стучится, стучится, стучится…
Кошмары не вечны, есть шарф и надёжный крючок. Но самое страшное время настанет ещё. Среди лакированных стен и экранов слепых. Вдыхающих сладко меня, я... (пыль) Я режу себя и мои отраженья визжат! Постылые рыла страдают при виде ножа! Глядят зеркала ненасытно глазами светясь! Они все животные, я... грязь.