В ночном саду под гроздью зреющего манго Максимильян танцует то, что станет танго. Тень воз-вращается подобьем бумеранга, температура, как подмышкой, тридцать шесть.
Мелькает белая жилетная подкладка. Мулатка тает от любви, как шоколадка, в мужском обьятии посапывая сладко. Где надо - гладко, где надо - шерсть.
В ночной тиши под сенью девственного леса Хуарец, действуя как двигатель прогресса, забывшим начисто, как выглядят два песо, пеонам новые винтовки выдает.
Затворы клацают; в расчерченной на клетки Хуарец ведомости делает отметки. И попугай весьма тропической расцветки сидит на ветке и так поет:
Презренье к ближнему у нюхающих розы пускай не лучше, но честней гражданской позы. И то и это порождает кровь и слезы. Тем паче в тропиках у нас, где смерть, увы,
распространяется, как мухами - зараза, иль как в кафе удачно брошенная фраза, и где у черепа в кустах всегда три глаза, и в каждом - пышный пучок травы.