1. Отвернувшись от мудрости века сего, От железного духа тевтонца, От стоических дам, фамильярных господ, От сутан моралистов с мечами и от Мясников с палашами гвардейскими, от Культуры, что шляется взад и вперед, Парфюмерных низин, фурнитурных высот, Дамских трусиков, мужеских шляп и колгот, Я в Европу захлопнул окно, как киот… Отвернувшись от мудрости века сего К стороне восходящего солнца, Я увидел, как сакура нежно цветет, А под сакурой воин глядит на восход - Вот он меч достает, вот вскрывает живот - И захлопнул второе оконце. Я на север глядел: ледостав, ледоход… Занимался и таял пузырчатый лед. К богу поднял лицо — там скрипел самолет, А над ним набухала гроза. Как рубанок по дереву, шел самолет. А на юге, у гордых тибетских высот, Сбросив плащ, словно черствый чужой переплет, Упираясь босыми ступнями в живот, Человек — словно книга — сидел в разворот. Он сказал: — …Кто живет — эту жизнь не поймет. И закрыл я послушно глаза. 2. Я увидел, как суетно время идет. Чушь собачью, что шляется взад и вперед, Мясников белокурых, степенных господ В дамских трусиках, розовый грешный приплод Дам стоических, пар парфюмерных болот, Самурая, ввернувшего саблю в живот, Облетевшую сакуру, лопнувший лед, И над всем этим грузный чужой самолет, И над всем этим тучу, что в небе растет, А над всем этим синь разреженных высот, Шар земной, упакованный в черный киот, Желтый отблеск лампады, мертвящий полет Бездыханных планет, неживой хоровод Пятен света; и тяжкий надвинулся свод. И в последний, Уже распоследний черед Я увидел Великую Тьму. И сказал я, как старец: …Уже не пойму. И спросил я, как мальчик в пустынном дому: — Что же делать мне здесь одному?