По крыше поезда, несущегося в дали степной, Наш наркодилер мчится вскачь с мешком травы за спиной, За ним – три сыщика, мелькая в паровозном дыму, Бегут с отборной матерщиной и палят по нему, Но он в отчаянном порыве добегает до хвоста И с криком прыгает в пучину сквозь перила моста.
А мы в красавице Москве, но нам не мил весь белый свет, Из стимуляторов остался только чешский абсент, Никто уже не созидает и ничего не творит, И даже секс в связи с абсентом синим пламенем горит. И мы теперь предпочитаем без движения лежать, Но каждый шорох у двери нас заставляет к ней бежать.
А в это время наркодилер, переплывший Оку, Бежит со сломанной ногой вдоль по тракту на Москву И чутким ухом напрягшись, он вдруг сворачивает в лес, Введя тем самым в заблуждение казачий разъезд. И вот уже он пробирается по чаще лесной, Жуя огромный мухомор, с мешком травы за спиной.
Однажды утро нас порадует условным стуком в дверь, А там стоит наш наркодилер, озираясь словно зверь; Он рухнет прямо на пороге и забудется в бреду С мешком травы за спиной и тремя пулями в заду. Но, подлечившись как всегда, такой веселый и родной, Он вскоре вновь покинет нас с пустым мешком за спиной.