Ты оделась за час до того, как меня Уличили в измене идее. Ты ушла без пяти и того же числа, Только в восемь, меня увели. Я успел сжечь стихи, посвященные нам, И расплавить в них бюст Амадея, Я успел приготовить себя и носки И взглянуть на тебя из окна.
Их вошло без числа, с острым запахом ног, Их вели мытари и соседи, В это время кусками былых простыней Я уже накрывал зеркала. И когда стало шумно от падавших книг И фольги пожираемой снеди, Я беззвучно издал, посвященный тебе Мой на век неоконченный крик.
Нас пытали в подвале Музея Искусств, Между жарких пейзажей Гогена, Нам расквасили лица об лики римлян И распяли на скифских коврах. Сероглазый поручик, убитый в Крыму, Доложил обо мне Робеспьеру, И когда он являлся по спискам во сне Я, как мог, поклонился ему.
Так прошли сотни лет и пройдут еще сто, Прежде чем растекутся квадраты. Что ни год, к нам заходят мужи и вожди Попросить за пропавших святых, Нам приносят крестить нерожденных детей, От зеркал наших комнат зачатых. Но о том, что я жив, а ты рядом со мной, Знает только наш друг Амадей.