Нам не дано предугадать, Что день грядущий нам готовит: Учёный кот мышей не ловит, Мораль, приходится признать, Всегда опережает сказку, Герои, чувствуя развязку, Скучнеют и теряют прыть... Один поэт готов платить За кожаный кусок шагрени, Упрямцу мало утешенья В заученном «всему свой срок», Хоть любопытство не пророк – Наводит то мосты, то справки… Известно: по закону Кафки, Мечты рождаются в тоске. Не строя замков на песке, Век не воздвигнешь пирамиды. Пока биологов подвиды Классифицируют червя – Он сам их точит изнутря, Пустых сомнений роя норы. Плоды науки иллюзорны В делах пророчества судьбы, Вопросы «если б» да «кабы» Куда верней решать пасьянсом...
Пусть так. Из чистого упрямства Сыграем в пазлы бытия: Допустим, жили ты и я, В одной Москве, в одной столице, В один весьма урочный час Нас угораздило влюбиться. Как шубу с барского плеча Господь нам скинул эту милость, Я ей шептал: «Вам и не снилось», Она, склонясь к карандашу, Писала мне: «Я Вам пишу... Я Вам звоню... Чего же боле...» Мы привыкали. Поневоле Сводя весь мир к простому «мы». В пылу весенней кутерьмы Искали съёмную квартиру Тайком от всех И в пику вирусным Прохожим целовались всласть... Короче, шутка удалась: В разгар концертного сезона Под бравый шлягер Мендельсона Мы поженились, наконец... Казалось бы – погиб певец, Невольник чести и Эрота… Ан нет! Семейное болото, Каким пугают здешних муз, Не омрачило наш союз Меча и мирного орала, Любовь талант не обокрала – Лишь образумила слегка...
А всё ж не зря твердят: «Лиха Беда начало!» Five o'clock! Ещё не кончил этих строк, Уж зван (причём «всенепременно!») Гостить в имение родных... И вот примерным благоверным, Как в бытность на перекладных, Летишь себе на электричке, Ещё влюблён, уже не брит, По русской вековой привычке Живописуя сельский быт, Приняв как данность неизбежный Допрос, кормёжку на убой, И петушиный, чуть забрезжит, Победный клич «проснись и пой!»… Всё ради той, одной, что рада Тебе – как полевым цветам. Какой там «Дьявол носит Prada», Когда легчайший сарафан Её из выцветших ромашек Смущает так, что вой не вой, Спасает разве что мамашин Винтажно-бдительный конвой, Ведущий нас под белы ручки На земледельческий клочок, Где на правах столичной штучки Назвав хозяйский кабачок «И-правда-славным-патиссоном», Неловко топчешься в резной Траве, что так сенсационно Потом окажется кинзой...
Когда же сонное светило Уже зевает на закат, И всё семейство хлопотливо Садится за раздачу карт, Ты сам с собой играешь в прятки, И симоронишь на туза… Тебе и грустно, и приятно Смотреть в любимые глаза. И пусть не складно, пусть на время, Но быть для всех почти своим, Своим – объевшимся варенья, Своим – простительно смешным… Всё мимо. Не пройдёт и часа, Как, бесконечно одинок, Сославшись на звонок начальства, Выскальзываешь за порог – На свежевыстиранный воздух, Свисающий с покатых крыш, Приняв классическую позу «Поэт в Михайловском», паришь Высóко – в мыслях о свободе И прочих призрачных вещах…
Выходит месяц. Верещат По печкам бойкие сверчки. Мошка роится у щеки, Заросшей, как овраг бурьяном, По улице мужик с баяном Орёт про миллионы роз… И как-то сам встаёт вопрос О чашечке-другой портвейна (Буквально оценить «купаж»), Чтобы уже благоговейно Врастая в местный антураж, Забыть, к едрене, про искусство, Про Менедельсона, про метро, Про комариные укусы, Про лягушачье болеро… Сидеть, и так и сяк толкуя Туманный замысел Творца, Сославшего тебя в такую Глухую «же», что без винца Не разобраться в этом сливе: Болото, улица, закат... Прости, Создатель, Не осилил