Чайки, море, седьмой причал, Белый корабль, отплывающий в Папуа. Помнишь, как я на прощанье молчал? Помнишь, как ты ну почти что не плакала?
Ты говорила, что слёзы – вода, Трап называла дурацкою лестницей. Мы расставались почти навсегда – На два почти нескончаемых месяца.
Мачо в море – что крабу в седле: Вечная качка – как верная каторга, Ветер в карманах, табак в голове, Шрам на бедре от клыков аллигатора,
Гадкое солнце слепящей блесной, Время, повисшее порванной лескою… Каждое утро встречаешь одной, Вновь не ушедшей к земле, эсэмэскою:
«Помню, милая. Жду. Люблю. Веришь, когда добрались до экватора, Я расписал твоей литерой «Ю» Все корабельные иллюминаторы».
Знаю, что завтра уже не стерплю – И под шумок знойных волн купоросовых Выкраду шлюпку и к чёрту свалю С этой лохани к ближайшему острову.
Здравствуй, остров, я твой кенгуру, Сдуру увязнувший в мангровых зарослях… Добрые люди меня подберут И приютят, и подарят мне запросто
Новое имя – Миклухо-Маклай, Новую хижину с видом на жительство. Вот уж взаправду – тропический рай: Сам себе сторож, таможня, правительство.
Буду тупо курить бамбук, Буду плевать в огород с маниокою И коротать у туземцев досуг, Переводя им Рембо и Набокова.
Буду ночами под «Рымбу» свою В местной джаз-банде трясти маракасами, Не изменяя единственной «Ю» Ни с индонезийками, ни с папуасками.
Так и останусь – свезло так свезло, Если, конечно, не спячу на радостях В день, когда всем этим планам назло Ты ко мне выйдешь из мангровых зарослей!..