Он стоял в несокрушимых сапогах, С деревянными морщинами на лбу, С рыжим потом на просоленных висках, Подперев ладонью тучную избу.
А в лицо ему натуженно шипел С мордой рыбьей председателя, сам чёрт: "Не отдашь - поидишъ, Ванька, до Карел. Там ужо-то и узнаешь, что почём!"
Оглянулся дед Иван: стоит бледна Дочь-печальница, - уж сколько лет назад Мужа выкрала Гражданская война, Внукам сделала безумными глаза.
"Что же деется! - подумалось ему. - Отдал всё: кобылу, тёлку, плуг и хлеб. А теперь вот места нет в своём дому, Подавайся, дед Иван, к буренке в хлев!"
Захрустел кулак, да струсил, изменил, Тень недобрая упала на лицо: "Ладно, - молвил, - после Пасхи в два-три дни Соберуся", - и поднялся на крыльцо.
Кто-то жбан не удержал, разлился квас. Не собрать с земли разлитого ковшом. Сатана запрыгнул в чёрный тарантас И шофёру в шею выдохнул: "Пошёл!"
Половодьем будоражило тайгу. Тек в стакан гранёный мутный самогон. Громоздился лёд стеклом на берегу. Пахло свечкой от намоленных икон.
Продержались долгий пост, не тупя глаз. Посевная развернулась горячо. Подкатил к усадьбе деда тарантас. Сатана привстал и ахнул: "Что за чёрт!",
Яма мглистая на месте, где был дом. Хромоногий пёс мытарит по двору И размахивает старым рушником Жердь убогая, качаясь на ветру.
Подошли селяне: говор, шёпот, шум. Кто-то крикнул: "Не пустил Иван бяды! Дом-то взял и раскатил по катышу, Да и сплавил, нам неведомо куды".
Кто-то жбан не удержал, разлился квас. Не собрать с земли разлитого ковшом. Сатана запрыгнул в чёрный тарантас И шофёру в шею выдохнул: "Пошёл!"