Этот город, где ещё не пропали Два Серёги и Сашка Максимов, Где стонет Васильев, где 2000 лет Никак не схоронят БГ.
Я бегу, я вынужден торопиться, Чтоб не слышать, как медленно стонет Это старое ржавое сердце В глухой онемевшей трубе.
Сестра моя, что нам делать теперь И куда приземлиться? Я почти не умею летать. Я почти не умею летать. Я ведь даже не птица... Даже не птица... И, если я рухну, я знаю, Мне будет не встать.
И как будто меня раздавило колёсами, Отразило в витринах стеклянных всех сразу же. Я где-то здесь, где блокадный февраль, Но где ж моё кресло пилота?
Я мечтал о тебе, город ты долбаный, А теперь ненавижу и деться мне некуда - Две недели ещё до самолёта... Две недели ещё до самолёта!
Сестра моя, что нам делать теперь? Вот приехать, жениться - Ну не век ей меня ожидать... Ну не век ей меня ожидать! Ей наверно не спится... Наверно не спится... Значит так решено! Осталось вернуться назад.
А в кофейнях у них блины со сметаной И город готовится к скорому празднику, И скажут мне: "Оставайся! Бросишь и ты здесь свои кости
Между Цоем и Майком у Медного всадника (Чувствуешь, рядом плечо Башлачёва?) И станешь навек молодой, И слетаешь когда-нибудь в гости."
Сестра моя, не пристало мне здесь заземлиться. Лучше пешим обратно в Сибирь, Чем свой срок здесь по-новой мотать. Здесь же всё - заграница! Всё заграница... И нет ничего, о чём я хотел бы мечтать.