Я вышел из дома попускать пузыри И спокойно поиграть в человека. Быть таким же как все: веселиться, любить... И прожить свои век иль пол века.
Но я вовсе не знал, что попробовав раз, Побывав уже там хоть разочек... Иль хотя бы услышав честный рассказ, Или даже помечтав лишь часочек...
Ты уже никогда не поверишь в игру, И не сможешь носить эти маски. А всё то, что копил ты всю свою Жизнь, Очевидно - лишь плохие отмазки:
Что здесь так нельзя; что игра здесь другая; Что нельзя здесь любить как хотелось тебе. И что оставишь ты от себя, умирая, Пару грамот, да эту медаль на стене.
Но когда ты хоть раз прикоснулся к Свободе, Но когда ты хоть мельком припомнил о ней... То меняется всё. Не остаётся пародий. И другой совсем смысл у земных твоих дней.
Ты быстро сбегал вперёд и проверил дорогу. Убедился, что прав ты, и компас не врёт. И осознав, что остались - мимолётные годы, Ты начал активно всех звать в самолёт.
Ты теперь проводник. Ты теперь стюардесса. Ты - тибетский монах, забежавший в стрип-бар: Здесь вокруг только Боги - на танцполе и в креслах, Но они словно спят, их окутал угар.
Ты трясёшь их за плечи, ты шепчешь им в уши: \"Просыпайся, Отец! Здравствуй, милая Мать! Я вернулся за Вами, полетели до дома! Я вас лично обоих уложу на кровать!\"
Но они так боятся, что их отсюда уволят, Что они обоснуют любой местный бред. Чем остаться свободными в чистом поле, Предпочтут они спать, приобняв туалет.
И идёшь ты один по ночным переулкам. Не понятно, зачем возвращался сюда... Самолёт уж взлетает, но тебе он не нужен. Ты останешься здесь. Воевать. Навсегда.