Погожий день в Париже. И небо ярко-синее. Наполеон повержен. Окончена война.
Великий император, Глава всея России, Рассеянно, с моноклем, Мечтает у окна.
Внизу идут парадом Казацкие лошадки, Владимирские пушки, Смоленские полки,
Кричат: "Виват!" трехкратно, И вверх бросают шапки, Полощутся знамена, Слепят глаза штыки.
На мостовой, качаясь, Звенят почти как струны, Окованных лафетов Тяжелые зады.
И синие уланы, и красные драгуны, Малиново-златые гусарские ряды, Один другого ярче! И царь кивнул: "Похвально..." А после государя чуть не хватил удар: Со свистом, гамом, громом, Проносится нахально Крылатая колонна... Коричневых гусар! Коричневых?! О, боже! Какая-то ошибка: Подобный цвет мундиров Не носят на Руси!
И с царских губ слетело Подобие улыбки. "Вернуть сюда тотчас же! Вернуть и - допросить!"
Вернулись. Доложились. И честно рассказали, Что были в партизанах, Громя тылы врагов.
И в этой бурной жизни Мундиры истрепались,- Не уберечь костюма Средь леса и снегов.
Искали матерьяла, Чтобы пошить другие: Ведь старые, ей-богу! - Изорваны до дыр...
Все лавки до Парижа Давно стоят пустые, А тут попался как-то Девичий монастырь.
Мундиры-то ни к черту, А так хотелось новых! Монашенки брыкались... Но всё ж в конце концов Всё то, что шло на рясы Пятьсот невест Христовых, Пошло на вицмундиры Ахтырских молодцов!
И царь расхохотался: "Потешили, мерзавцы! Коричневые... чтоб вас! С монашенками... ах!"
А снизу улыбался На вороном красавце Кудрявый подполковник С чертятами в глазах.