Я стоял на Беговой возле книжного киоска... Там, где Боткинский проезд заворачивал к Мосторгу, Лошадь ласковая шла, пела втулками повозка, Жеребеночек бежал - ко всеобщему восторгу.
Он, веселенький такой, весь ухоженный и гладкий, На автобусы косясь, на такси, на самосвалы, Замер вдруг на всем скаку перед слодкою палаткой, Где особа средних лет пирожками торговала.
Разве важно, с чем они? Важно то, что жеребенок Возле очереди стал - и топориками уши. Людям, львам и лошадям наплевать, какой ребенок Лишь бы обликом своим трогал правильные души.
И, конечно, потому мама, лошадь ломовая, Подкатила, как могла, груз по сахарной щебенке. И спросила у людей, за дитя переживая: "А нельзя ль без череду, потому как при ребенке?"
И, конечно, весь черед, дружным хором и веселым, Зашумел: "Ну что вы, мать! Разве мы не понимаем?!" Ах как начали кричать петухи по милым селам! Как запахло в этот миг тополиным славным маем!
Мальчик в джинсах голубых торопился на свиданье, Жеребенок ел пирог с восхитительным повидлом, Лошадь думала о том, сколько в людях состраданья, Если так с ней обошлись - с густогривым грустным быдлом.