Она ближе ко мне, а я ближе к пяти часам утра пишу в блокнотах, думая, зачем я сам удрал, зачем вырвал из памяти строчек столько за раз, ведь болен и перебрал слишком много зараз уже. Поздно менять: после меня никто другой не сможет удержать скользкие мысли. И снова под рукой табак. По другой лестнице идти наверх тебе, а теперь терплю, хоть замерзаю в тепле. Тебе нужно на память фото в качестве – мне в качестве опоры в гололед нужна была ты. Давай начистоту поговорим, пожалуйста, подай честней. Знаешь, моя коморка с микрофоном уже как палата: я тут лечу уши дурным особам – лихорадит – не для того я просыпаюсь, чтобы стих орать им. Выслушивал больных, как я сам, после стихал ради, ради оценки. Думал, что не зря пишу в тетради. Готов был щелкать черепа, когда с тобой друзья мы. Когда глаза предательски пиздели, что я нюхал, когда я за собой вытаскивал тебя из ямы, просил у господа, чтоб это были просто глюки.
Нет, это не просто глюки, но такова земля. Снова связаны руки. Но где моя семья?