Утро туманное, утро седое, Нивы печальные, снегом укрытые… Нехотя вспомнишь ты время былое, Вспомнишь и лица, давно позабытые… Ох, эти лица, давно позабытые – Светлые души и двери открытые, Лампочки, тапочки, девочки-лапочки, Мама на лыжах в сиреневой шапочке. Мама на лыжах, а папа – в отсыпочке После ночной. Все мы ходим на цыпочках. А за окошком – бульдозером срытые Нивы печальные, снегом укрытые. Нивы печальные, думы осенние, Танцы в ДК и кино в воскресение, В макулатуре – журналы с картинками, А после школы – конверты с пластинками. А после школы – уроки и опыты, Час на «битлов» и пацанские хлопоты: Стенка на стенку, проулок на улицу… Тот не мужик, кто зассал и тушуется. Тот не мужик, кто читает Некрасова В час, когда двор в настроенье атасовом, В час, когда выбрались лыжники сытые В нивы печальные, снегом укрытые.
А после драки – награда за мужество: Пива глоток и бычок от содружества… Нехотя вспомнишь, что мама волнуется, Бросишь: «Пока!» – и вразвалку по улице. Бросишь бычок за углом возле булочной, Снегом забулькаешь запах окурочный, Юркнешь за дверь в аккурат на поверочку – Папа попросит дневник на проверочку, Всыплет ремня, даст советы дурацкие. А под столешницей – Лем и Стругацкие, А под подушкой – бабина с «Подлодкою» И фотография с голой молодкою.
А за окошком – бульдозером срытые Нивы печальные, снегом укрытые… Все это было в моем поколении, В веке другом и в другом измерении. Но чуть закрою глаза – предо мною Утро туманное, утро седое, Книжек страницы, пластинки побитые, Танцы и лица давно позабытые… Ох, эти лица, давно позабытые – Светлые души и двери открытые, Лампочки, тапочки, девочки-лапочки, Мама на лыжах в сиреневой шапочке.