«То, что я делаю, способен делать каждый...» (1941)
Прокаженный молился... Брюсов
То, что я делаю, способен делать каждый. Я не тонул во льдах, не изнывал от жажды,
И с горсткой храбрецов не брал финляндский дот, И в бурю не спасал какой-то пароход.
Ложиться спать, вставать, съедать обед убогий И даже посидеть на камне у дороги,
И даже, повстречав падучую звезду Иль серых облаков знакомую гряду,
Им улыбнуться вдруг — поди куда как трудно, — Тем более дивлюсь своей судьбине чудной
И, привыкая к ней, привыкнуть не могу Как к неотступному и зоркому врагу.
Затем, что из двухсот советских миллионов, Живущих в благости отеческих законов,
Найдется ль кто-нибудь, кто свой горчайший час На мой бы променял — я спрашиваю вас,
И не откинул бы с улыбкою сердитой Мое прозвание как корень ядовитый?
О Господи! Воззри на легкий подвиг мой И с миром отпусти свершившего домой. (Январь 1941. Фонтанный дом)
Как пишет Р.Тименчик: «...строки \"Затем, что из двухсот советских миллионов, Живущих в благости отеческих законов\", — где все \"очень архаично, славянизмы, высокий строй\", отсылают к Державину, к \"Моему истукану\" (в котором, между прочим, поэт обсуждает возможную судьбу своего монумента в Камероновой галерее, которую Ахматова числила предверием своего дома), кончающемуся строками — Что слава? — Счастье нам прямое Жить с нашей совестью в покое — и содержащему апологию легкого подвига безвестной жизни: Что обо мне расскажет слава, Коль я безвестну жизнь веду? Не спас от гибели я царства, Царей на трон не возводил, Не стер терпением коварства. Богатств моих не приносил На жертву в подкрепленье трона И защитить не мог закона. Сравним: То, что я делаю, способен делать каждый - Я не тонул во льдах, не изнывал от жажды, И с горстью храбрецов не брал финляндский дот, И в бурю не спасал какой-то пароход. Ложиться спать, вставать, съедать обед убогий И даже посидеть [недолго] на камне у дороги, И даже, повстречав падучую звезду Иль серых облаков знакомую гряду, Им улыбнуться [чуть] вдруг — поди куда как трудно, Тем более дивлюсь своей судьбине чудной И, привыкая к ней, привыкнуть не могу Как к неотступному и зоркому врагу. Затем, что из двухсот советских миллионов, Живущих в благости отеческих законов, Найдется ль кто-нибудь, кто свой горчайший час На мои бы променял, я спрашиваю вас, А не откинул бы с усмешкою сердитой Мое прозвание как корень ядовитый. О, Господи, воззри на легкий подвиг мой И с миром отпусти свершившего домой. 1941 (начало года) Фонтанный Дом. Воспоминания о державинских стихах подспудно несут с собой тему смерти и бессмертия поэта... <...> Царскосел Державин открывает собой ряд поэтических предков, которым наследует Ахматова, в стихотворении 1959 года \"Наследница\" (\"О кто бы мне тогда сказал, Что я наследую все это — Фелицу, лебедя, мосты...\"), и имя автора \"Фелицы\" по-разному сопровождает Ахматову на различных поворотах ее судьбы» (http://www.akhmatova.org/articles/timenchik17.htm#).