Мне кажется, что я народоволец, с мешком пустым на голове такой же. И возвещают барабанной дробью всё ближе исполненье приговора. Мешок колючий пахнет земляникой. Босые пальцы, как на фортепьяно, играют на случайном рыжем ветре. И руки за спиной. И шире крылья бумажные сутулость осеняют. И полем пахнет стриженый затылок. А за спиной – нескошенные маки и светляки плывут в густую зелень. На клиросе стогов выводят ноту томительные пчёлки-работяги, как будто души всех приговорённых здесь дань с живых угрюмо собирают. Мешок тюремный полон земляникой. И прорастет расстрельная команда ромашкой, мятой, снытью полевою, и роем бабочек вспорхнёт над нашим строем, над земляничной зреющей делянкой. А мы останемся ловить ногами ветер, пупырышками страха покрываясь. Над тишиной, над синими столбами, где всякая река впадает в небо. И только махонькая божия коровка, над этою картиной пролетая, нам удивлённо и печально скажет: «Скажи на милость, что вы тут забыли? Ведь все уже давно ушли в разведку. Пошли в раскрутку, сдав десятилетку. Подумать только! Дайте сигаретку…» А мы стоим и пахнем земляникой, поскольку идеалы не пускают, укоренившись в русских чернозёмах.