Только не пиши, мне, Эстер, пожалуйста, не пиши. Никакой души ведь не хватит. Усталой моей души. (Вера Полозкова)
Я могла бы тебя целовать в ладони-запястья, посвящать тебе оды, топить тебя в нежной страсти, открывать для тебя миры и бутылки виски, проявлять ко всем твоим мыслям свое участье и дарить тебе счастье — простое земное счастье, отправляя тебе мелодии на английском,
самокрутки крутить и читать тебе, как в театре, пьесы Метерлинка и комедии Дель Арте, классику по ролям и поэзию [многоточье]. Я могла бы стать Афродитой и Клеопатрой, увезти тебя на Темзу и на Монмартр, на Неву, на Бродвей и в общем: куда захочешь.
Я могла бы рисовать тебя акварелью и в молескине, маслом, графикой, парой ровных и нервных линий — рисовать тебя, рисовать — ни о чем не думать. Я могла бы раскрасить мир желтым и темно-синим, смотреть с тобой итальянские фильмы Федерико Феллини, а потом замолкать и долго сидеть без шума.
Я могла бы тебя убедить, в том, что это верно, дышать при тебе совершенно неравномерно и поверить-таки в это желанное «мы», перед «люблю» прикуривать очень нервно, думать, что мы-то познали теперь, наверно, то, что не разгадали даже гениальнейшие умы.
Я сгребала б тебя в сжимающие объятия, выбирала бы тебе босоножки и кучу платьев и могла бы научиться петь для тебя красиво. Я могла бы выводить тебя из депрессии и апатии, и себя из них выводить частенько, кстати да, и дарить тебе всю себя. Но это невыносимо.
Я так устала, боже мой! Так устала… Мне давно уже снятся дороги, пути, вокзалы, я давно уже грежу душевной комой. Я столько всего зачем-то пообещала, только главного, к сожалению, не сказала: не пиши мне лучше — останься моей знакомой.
Я могла бы, могла бы... Только знаешь, я буду честной: я уеду туда, где звезды, туда, где не будет места для моих «я могла бы». Буду читать и строчить вирши. Я прошу тебя: не звони мне больше, не ищи меня повсеместно, найди лучше кого-нибудь интересного вместо и не пиши мне. Главное — прошу тебя, не пиши.