Шествие сумашествия - душевно-ревматическое оправдание, Когда эта костяная коробочка не выдерживает - (этакое здание)... Дикие визги, брызги, в дребезги - так отказывают тормоза, В окнах здания гаснут огни, драма, занавес, застилает глаза...
Задохнуться раставив руки - но они не крылья и не выше... А вот этот ветер, что бил чашки, а теперь неумело срывает мне крышу. Раздаётся лишний звук: он задержался - звон битого стекла по стали, Руки всё-таки не крылья, заживать не могли, не хотели, перестали.
Не к месту разбрелись осколки, разбрелись во тьме, они устали, Листали все, что просто или сложно и письмами заблудились, опоздали, отстали. Стоя на несколько ступеней ниже под нестираемой чернильной строкой Зрителями овладела жажда, кричали на бис, сидя апплодируя, одной рукой.
Вкус иронии - нигде нет объявлений об открытых дверях - плохая примета для стен, Сирены ревут тишиной, оглушая, оглушая тишиной, ничего не предлагая взамен... Попытка не думать о том, что произойдет затем... чуть ближе - теперь - Скурпулёзно, с улыбками слезными, сотворяется мнимая вроде бы дверь.
Смех, слёзы - остановите землю, остановите это, кто-нибудь или пожалуйста! Первый белый халат - неловко произносит: Попробую, жалуйтесь... Он врач? Санитар? Такой же сумашедший в белой простыне? - Сойдёт... Он в удручающем белом, белом халате или простыне, в моей голове - не врет?
Из-за медицинского бессилия, кто-то пытался собрать консилиум: Шепчут "Неизлечимо", А в носу всё тот же аромат чая и кофе, пропакшая насквозь рука сигаретным дымом. Те, в белых халатах, как раньше, разводят руками. Разведите мне заодно кофе молоком и корицей, Добавлю немного ночей в него, опять попытка им напиться, чтобы ничего не смело сниться...
Мертвая хватка сжала горло, мертвая хватка - так могла заявить о себе усталость, Не хватает несколько историй, чтобы вспомнить начало, хотя бы самую малость... Но пропал звук, словно немое кино и уже без выдоха, уже даже без вдоха. Напившись в хлам, чем-то крепким, наверное тоской, проговорился, что всё очень плохо.
Настигнута ручка, достигнута точка, бесцветная точка абсолютного невозврата, Ручка в ручку, но не хочет составить автобиографию без крика и мата... Поиск направления на полях, ведь не найдено ничего и далеко за пустыми полями, Искали с патологическими ошибками словами, которые в иной раз проклинали...
А из всего меня, из всего, что осталось мной, лишь шрамы ведут себя спокойно, Может намекая на то, что я бледнее обычно - так обычно выглядит живой покойник. Может им всё-таки видней - они насильно на одном и том же месте уже который год, Но не казалось всё наоборот, я с нечаяной скромностью съел фантазий несъедобный плод.
Посмотрел на ладонь, а она белее снега, в попытке за что-то ухватиться... Несправедливая пытка, все изначально обреченно на достойно провалиться... Вложить в неё что-нибудь живое и разрешить замёрзнуть, разрешить не поздно, А заключительные аккорды советуют переставить во всех созвездиях звёзды...
Но я оставляю все как есть, оставляю и уверено иду по льду босиком, По нависшим бледно-серым потолком, мне хуже, с этим я уже знаком...
Шевствие сумашествия - про...проишествие, но сирены будут упорно молчать, А мне все так же остается брести, пить что-то, и до последней главы дочитать...