От вокзала - направо по улочке узкой. Мимо лавки кондитерской, пальм в старых кадках Чуть левее по Рю де ля Гар куцым спуском - в тень маркиз. Дверь со шторами в бархатных складках. Дальше к лифту. Портье незаметно кивает: «Рады, мистер Набоков, что вы на ривьере...» Он стремительно комнату пересекает. И порывисто - настежь балконные двери. И в проем заплывает тягучее лето. Проступает едва контур солнечных линий. Из возможных цветов здесь осталось два цвета Только белый и синий... Из возможных цветов - лишь над лодкою парус. Из возможных одежд - только белые с синим. Не ищи исключений - их здесь не осталось. Пряный запах смолы синих солнечных пиний. Только белый и синий над водною гладью, словно кукольник старый в вертепе чудесном белый пух облаков безупречно приладил к раздобытой сапфировой ткани небесной. Только белый и синий. Два цвета украдкой вам напомнят забытый какой-то княгиней бледно-синий цветок в белой книге закладкой. Только белый и синий... Из всей прожитой жизни, всего многоцветья, из всего, что дрожало, звенело, пылало, что сжигало огнем, что секло жаркой плетью, было охристым, рыжим, и черным, и алым, из лолит всех несбывшихся, всех одиночеств, из бессонниц, в которых, как каторжник беглый, он метался по кругу, из страшных пророчеств - жизнь два цвета оставила - синий и белый. Только белый листок с ненаписанной строчкой. Только грозди безумные синих глициний. Только белого ветра в горах многоточье. Только белый и синий... Только белый и синий... Проснувшись с рассветом, он из дома уйдет утром в солнечных пятнах, чтоб искать мотылька нежно-синего цвета. Для чего? Это даже ему непонятно. Что там ждет его в белых далеких дорогах - гениального сноба, поэта, скитальца? Жизнь бесследно прошла. И осталось немного - голубая пыльца на сухих белых пальцах...