Я вот была небольшая, 10 годов, я вот жала хорошо, только вязок не умела делать, дак снопов не вязала. И вот дома в деревне парень был, тоже он мене ровесник. Ну. И вот меня всё им дразнили, да я и сама, что Ми… да я за Митьку выйду. Ну. И вот я жала полосу. А мамы не было, я одна. Я молча мамы сразу уходила – возьму серп и пойду жать. Мама-то сразу всё меня: «Натеребишь», - грит, дак. Ну вот. А жито я жала вдоль элак полосы, вдоль дороги И это идёт женщина-то этого парня-то… а свекровушка идёт. Мне 10 годов было. Свекровушка идёт. Я ещё хочая, хочая, а низко жала, вот маленькая привыкла рожь хоть какую, всё равно низко жала. И вот она: «Ой, ой, Аннушка, вот молодец! Уж как же не возьмём за Митеньку, за Митеньку тебя возьмём». А я это тороплюсь. И вот разре… палец-то подгонула, и ноготь всю жизнь не срастается здесь, вон до которого места. Она до полосы, до конца, наверно, не дошла – я палец в рот да некогды плакать. Палец в рот да и домой. Прибежала, Василия, покойница, дак надо мама говорит: «В больницу да в лосты кладут, сапожным гвоздям приколотят». Я заплакала – не пойду. Мене и так болько, а ещё мне ещё тут гвозди будут колотить. Вот так он горбатый и всю жизнь.