Разбудил меня стон в эту темную ночь, Предо мною цыганка стояла. И просила она, чтобы я ей помог, У шатра её дочь умирала. И просила она, чтобы я ей помог, У шатра её дочь умирала.
Я пошел вслед за ней, до цыганских шатров, На коврах там цыганка лежала. Вся в жару и в огне, кромка черных бровей, И слегка на меня поглядала. Вся в жару и в огне, кромка черных бровей, И слегка на меня поглядала.
Говорила она: - Не плачь, бедная мать, Не залечишь глубокие раны. Ведь я любила его, и люблю горячо, Но обманутой жить не могла я. Ведь я любила его, и люблю горячо, Но обманутой жить не могла я.
Он ушел далеко, он ушел навсегда, Он ушел в Оренбургские степи. Но цыганская кровь, молода и горда, Не оденет позорные цепи. Но цыганская кровь, молода и горда, Не оденет позорные цепи.
И замолкла она, перестала рыдать, На востоке заря загорала. И по-прежнему плакала, бедная мать, И широкая степь растелалась.