На перрон, полный семечек, подавали состав, Алкаши-шикеревичи занимали места. Молодые, красивые лезли мы в эшелон. Николай Серафимович, твой был первый вагон.
Рвали струны безжалостно не за тыщи - за грош, За спасибо-пожалуйста - да их в стакан не нальёшь. Белой ночью, чуть кремовой, "Парус" плыл по реке. Николай Хризантемович расцветал в кабаке.
Жемчугами ты сыпал, касаясь рукой струн серебряных, И "карась" золотой всё клевал и клевал до утра. "Три семёрки" разлив по стаканам на невском поребрике, Закрывали мы счёт, добавляя ещё по сто грамм.
В тихой роще осиновой, пот стирая с лица, Николай Хиросимович разрывал нам сердца. Не дремотный трамвая сыч - три копейки билет, Николай Нидвораевич, ты был в масть нам и в цвет.
На сегодняшних "вёслах" артисты лабают известные, Но до "пара" такого никто из крутых не дорос. Где-то там позади лихо катит дрезина с маэстрами, Безуспешно пытаясь догнать твой, Резан, паровоз.
В небо с криком отчаянным птичья стая ушла. Не хватало печали нам... Коля, что за дела?! Плач свечей парафиновых, загрустил Ленинград... Николай Серафимович, до свидания, брат.
Угорают банкиры, по киру целуясь с клиентами, И братва за слова отвечает, как в лучшие дни. Все равны - что в парных, что в пивных - пред магнитными лентами, На которых твоя, Серафимыч, гитара звенит.