Былому конец! Электронный век! Век плазмы и атомных вездеходов! Давно, нефтяных устрашась разводов, Русалки уплыли из шумных рек.
Зачем теперь мифы и чудеса?! Кругом телевизоры, пылесосы. И вот домовые, лишившись спроса, По слухам, ушли из домов в леса.
А город строился, обновлялся: Все печи - долой и старье - долой! И вот наконец у трубы остался Последний в городе домовой.
Средь старых ящиков и картонок, Кудлатый, с бородкою на плече, Сидел он, кроха, на кирпиче И плакал тихонечко, как котенок.
Потом прощально провел черту, Медленно встал и полез на крышу. Уселся верхом на коньке, повыше, И с грустью уставился в темноту.
Вздохнул обиженно и сердито И тут увидел мое окно, Которое было освещено, А форточка настежь была открыта.
Пускай всего ему не суметь, Но в кое-каких он силен науках. И в форточку комнатную влететь Ему это - плевая, в общем, штука!
И вот, умостясь на моем столе, Спросил он, сквозь космы тараща глазки: - Ты веришь, поэт, в чудеса и сказки? - Еще бы! На то я и на земле!
- Ну то-то, спасибо хоть есть поэты. А то ведь и слова не услыхать. Грохочут моторы, ревут ракеты, Того и гляди, что от техники этой И сам, как машина, начнешь рычать!
Не жизнь, а бездомная ерунда: Ни поволшебничать, ни приютиться, С горя даже нельзя удавиться, Мы же - бессмертные. Вот беда!
- Простите, - сказал я, - чем так вот маяться, Нельзя ли на отдых? Ведь вы уж дед! - Э, милый! Кто с этим сейчас считается?! У нас на пенсию полагается Не раньше, чем после трех тысяч лет.
Где вечно сидел домовой? В тепле. А тут вот изволь наниматься лешим, Чтоб выть, словно филин, в пустом дупле Да ведьм непотребностью всякой тешить.
То мокни всю ночь на сучке в грозу, То прыгай в мороз под еловой шапкой. - И, крякнув, он бурой мохнатой лапкой Сурово смахнул со щеки слезу.
- Ведь я бы сгодился еще... Гляди. А жить хоть за шкафом могу, хоть в валенке. - И был он такой огорченно-маленький, Что просто душа занялась в груди.
- Да, да! - закричал я. - Я вас прошу! И будьте хранителем ярких красок. Да я же без вас ни волшебных сказок, Ни песен душевных не напишу!
Он важно сказал, просияв: - Идет! - Затем, бородою взмахнув, как шарфом, Взлетел и исчез, растворясь, за шкафом, И все! И теперь у меня живет!