Сын, я не достану до неба, ведь мы способны летать лишь неумело, Сердце, на разгоне, отдает тепло, рваными нотами боль, Призови меня к себе, и я в минуты флипа, буду катать тебя по реке, Прочитай по губам про меня та, Ассаи - сотканный зимнего дня,
Нева несла тёмные воды, наши мечты и танцы гонора, Кто-то был рядом с нами, дышал в спину, перебирая губами: Дождь смой старые ноты, и всё нелепое до первой стопки, Крылья, ноги, хвост, свет галогена, яркий до боли, мой Бог!
П: Орион сто двадцать две, мы, уходим ближе к земле, Проснись, плёнками созданы дни, тёмными кадрами ты, Орион сто двадцать две, мы, уходим ближе к земле, Проснись, плёнками созданы дни, тёмными кадрами ты.
Эти минуты пыль, эти глаза гранит, боль в имени - ты, Я рисовал на запотевших стёклах, сто двадцать две в этой комнате, Я видел берега, там, где мёртвый лес, и кто-то в трюме шептал: "боли нет", И нас нет отец, поверь звездам я на года,
Испугай нашатырём на вате, это, как глаза закрывают сзади, И так бегло, где-то на дне, между строк сто двадцать две, Верь, сквозь годы, мы пронесём холод Ориона, и мы увидим снег, открыв глаза, Алыми звездами февраля.