Принц Генрих: Сказать тебе одну вещь, Пойнс? Пойнс: Скажите, только что-нибудь очень хорошее. Принц Генрих: Сойдет для такого заурядного ума, как твой. Пойнс: Ладно. Постараюсь выдержать удар, который вы мне готовите. Принц Генрих: Так вот что я тебе скажу: мне не подобает казаться печальным теперь, когда мой отец болен; а все же признаюсь тебе как другу - ибо за неимением лучшего мне угодно называть тебя своим другом, - что я печален, очень печален. Пойнс: Трудно поверить, чтобы это могло вас опечалить. Принц Генрих: Клянусь моей рукой, ты воображаешь, будто я такой же закоренелый и нераскаянный приспешник дьявола, как ты и Фальстаф. Но поживем - увидим. Уверяю тебя, у меня сердце обливается кровью при мысли о том, как тяжело болен мой отец. Но в таком дурном обществе, как твое, у меня нет ни малейшей охоты обнаруживать свою грусть. Пойнс: Почему так? Принц Генрих: Что бы ты подумал обо мне, если бы я вдруг заплакал? Пойнс: Я подумал бы, что ты царственный лицемер. Принц Генрих: И всякий подумал бы то же самое. Ты замечательный малый; ты всегда думаешь то, что и все другие. Твои мысли движутся всегда по самым проторенным дорогам. Действительно, всякий счел бы меня лицемером. Но что привело твою почтенную мысль к такому выводу? Пойнс: Как что? Ваша распутная жизнь и чрезмерная привязанность к Фальстафу. Принц Генрих: И к тебе.