Нет ничего, что бы мы хотели слышать. Нет ничего, что бы мы хотели сказать. Мы видим лаской и страстной любовью дышим, А об остальном можно промолчать. (2 раза) Укрой меня ладонями. С тобой я позабыл, Почти не помню, как случилось это горе, Как был в отчаянии, потели надо мной доктора, Я рос в молчании и как-то выпрыгнул из окна. Потом больницы: меня заливали слезами Мои сестрицы, братья. Я не желал мериться с этим. Алана! Я помню глаза в другой палате. Они тоже знали, что такое тишина... И нам не надо было жестов, знаков. Хватало моей надписи в твоем подъезде. Так вот Мы стали неразлучными в этом мире беззвучном, Остальные были скучными, злыми, замученными. А мы кружили в танце в парке, Заставляя людей улыбаться, Ведь нет мелодии для ограниченных людей. Она играет только для меня и половины моей... Нет ничего, что бы мы хотели слышать. Нет ничего, что бы мы хотели сказать. Мы видим лаской и страстной любовью дышим, А об остальном можно промолчать. (2 раза) Золотая осень, будто в гости, очень просто. В пустых кафе уже не слышно тостов. Старый карусельщик, глядя из-под лобья, Тихо матерился на это время года. Не дымят мангалы, стихла музыка, Нет запаха сладкой ваты и смеха карапузов. Еще совсем чуть-чуть - и мокрая погода. Все останется здесь до следующего года... Мелодия не позволяет нам сжигать страницы, И время не дает повода жить без веры. В огромном городе мы словно раненные птицы, Парящие пол века назло лицемерам. И эти волосы давно покрылись проседью, Глаза блестели от любви среди тишины. Два пожилых силуэта поздней ночью Кружили в танце, заставляя ярче светиться огни…