Тишина и мрак ночной. За тучи скрылась от меня луна. От ужаса она трепещет предо мной. Я один с моей тоской, Ведь в этом мире я изгой.
Июльский вечер, золотой закат. Это было ровно триста лет назад: Шептал я нежные слова, И над нами шелестела в поле трава.
С ума сошли мы от любовных ласк, Для нас обоих это было в первый раз. Не могу забыть ее предсмертный крик В объятиях моих.
Я темной силы порождение. Полночный правлю бал. Судьбою проклят от рождения, Покоя я не знал.
И во мраке безутешно Душа блуждает сотни лет. И веры нет и нет надежды во мне. Я грешный дух мятежный жаждой вечной одержим, и выхода нет.
Я достичь пытался невозможное. Я стремился в никуда. Вовеки счастлив быть не может Тот, кто проклят навсегда.
Увы, не ведала опасности Дочка католического пастора. Она вздохнула тихо в смертный час, И взор ее угас.
Бонапарта паж был так беспечен и юн, У дворца почетный нес он караул. О том, как был жесток его удел Я плакал и скорбел.
О, как мучительны скитания Потерянной души. Но я не чувствую раскаянья За то, что совершил.
И я плачу кровавой данью, Чтоб утолить тоску свою. Я грешный ангел во тьме мироздания. Я жертва ненасытного желанья, обречен я на страданья, разрушаю все, что люблю.
Я достичь пытался невозможное. Я стремился в никуда. Только счастлив быть не может Тот, кто проклят навсегда.
Кто-то молится Иисусу, другому милей Коран. Каждый волен себе по вкусу выбирать божество и храм. Для кого-то богатство превыше всего, А кто-то лишь дьявола чтит одного, Кто-то верить готов, что в мире властвует любовь. Презирая жалкий мир земной, Я покорен высшей власти ненасытной жгучей страсти, что вовеки будет править мной.
Отныне и в грядущем я судья, и я пророк. И я предрекаю всем ныне живущим, Взойдет на престол жестокий бог, Кровавой жажды бог.