Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок, И ударит душа на ворованных клячах в галоп. В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то: Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап: тысяч пять на коленях сидел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик слишком долго возился с засовом — И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушёл.
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
И измученный люд не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, нас встречают малиновым звоном! Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб, Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Пётр-святой — он апостол, а я остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок... Но сады сторожат и убит я без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых, Кони просят овса, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Для тебя привезу: ты меня и из рая ждала!
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, Не скажу про живых...
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, Не скажу про живых.