А жизнь нас все больше прессует, "Хорошо" или "плохо" уже никого не интересует. И вот сын, далеко не кроха, опять пришел к отцу, Разговор будет серьезный - видно по лицу. - Папа - говорит, - на одном языке говорим. А как ты понимаешь, что такое экстрим?
Ох уж мне эти ваши словечки! Ну что ж, сынок, давай плясать от печки. Уж лучше бы ты спросил, откуда плывут облака. Давай с тобой начнем издалека. Чтоб не показалось, что словами сорим. Экстрим... Говоришь, экстрим...
Когда легионеры с короткими мечами Присваивали все, что на пути встречали, И называли это коротким словом "Рим", Экстрим... Вот это и был экстрим!..
Последнее столетие второго тысячелетия, Шестой сорок первого, в небе четвертой и седьмой эскадрильи, Мессеры давят, численное преимущество, Внезапность, положение далеко не назовешь идиллией. Второй пилот, глотая кровь, сквозь дым кричал: "Горим!" Экстрим... Вот это и был экстрим!..
Мы устояли, когда не состояли, Мы не промахивались, когда от нас отмахивались, Мы разворачивали, когда нас разворачивали, Но мы отходили, когда нас отходили. До сих пор отходим. Неизвестно, сколько еще проходим. А смерть тихонько с наших лиц снимает жизни грим. Экстрим... Вот это и есть экстрим...
Художник, кистью махая, Думает: "Картина будет неплохая..." Писатель, сюжет описывая, Вспоминает: "Хороша была анисовая..." Поэт сказал: "Не нарвемся на риф мы!", Подставляя паруса ветрам рифмы. Но опять так случится, никто не поручится За то, что не напрасно творим Экстрим... Это тоже экстрим!..
Казалось, старик понимает только по russian. Объяснениями отца сын был ошарашен. И, хотя сам далеко уж не мал, Долго сидел думал, думал, думал, думал, думал... Думал, бог с ним, с адреналином, со страхом, Брошу парашют - пойду монахом. Возрадуемся, воздадим, возблагодарим Экстрим... Вот это будет экстрим!..