Когда Дженет первый раз не пришла, не вернулась к ночи с Пупурных полей, И Наталья поняла, что больше не сможет летать над городом с ней, Она вытерла слезы, сварила кофе и до рассвета сражалась сама с собой. Высокое небо Санкт-Петербурга гудело, как купол, над ее головой, Пока млечные сумерки летней ночи не вспорола рассветная полоса. Так были написаны первые главы Алой книги о Чудесах.
Бытовые крючки романтических истин лишь дергают ткань и не держат строй, И приходится говорить не с прошлым, а только с Богом или с собой, И все же с самого первого взгляда средь чужого видишь свое. Я узнаю на улицах города тех, кто тоже пишет Ее. Нам нечем хвалиться на Божьем параде — не при молитве, не при деньгах. Мы разрозненные тетради Алой книги о Чудесах.
Кабы все было так, как было, как казалось в начале дней, Нас и дальше бы жизнь носила на ладони теплой своей. Но вступая в игру все дальше, увязая по грудь в слова, Видишь: Бог бросает нас незаметно, словно карту из рукава. И нет за спиной ни попутного ветра, ни добрых ангельских крыльев и лиц. Но утешенье мое и надежда — легкий шорох Ее страниц. Неоправданное оправданье «еже писах — писах», Все, что есть у меня — и другого не надо — Алая Книга о Чудесах.